https://people.onliner.by/2016/09/23/aids-2
Вот тут расписан слезливый рассказ про девушку, которая якобы сперва увлеклась ВИЧ-отрицанием, потом, уже на пороге смерти, покаялась и начала жрать колеса. И живет потихоньку, но готова умереть в любой день.
Блин, почитайте эту жесть, мне кажется, высосана из пальца. Помните, детки, ВИЧа нет. Хоршо что пока что рассказывать правду про СПИД еще не запрещено (в отличии от Холокоста).
Я почитывала группу и форум ВИЧ-отрицателей, не показывалась у врачей, жила вроде бы нормальной жизнью, училась в университете, на пятом курсе начала работать в школе… Первыми весточками болезни стали бронхиты. «Типичные учительские заболевания», — думала я. Весной 2014 года попала в больницу, потому что мне не удавалось пролечить бронхит теми средствами, которые помогают обычным людям. Температура держалась неделями. Дело дошло до пневмонии. В то время я была настолько убежденной ВИЧ-отрицательницей, что даже не сказала врачам о своем диагнозе. «Все дело в моих бронхах, это не из-за ВИЧ», — так рассуждала я. Но в больнице все же выяснили мой диагноз и сразу поменяли лечение. Кашель прекратился, температура ушла. Лето я провела спокойно, а в сентябре снова вернулась на работу в школу.
Но поскольку Елена по-прежнему отказывалась от ВИЧ-терапии, осенью болезнь снова дала о себе знать. С температурой в 38 градусов девушка каждый день ездила на работу. Обычные антибиотики не помогали. Снова больница и внутривенные уколы, которые на некоторое время улучшили состояние.
— А потом началось самое страшное. Я вышла на работу и стала замечать, что с каждым днем становлюсь чуть-чуть слабее. Незаметно я дошла то такого состояния, что стало тяжело ходить. Помню, поднимаюсь по лестнице и на каждом этаже делаю остановку: сил нет. В ноябре я шла по городу и, если в лицо мне дул ветер, просто задыхалась. Я перестала краситься, делать прическу, наводить марафет. Да что там, у меня не было сил даже голову помыть! Мне не хватало сна. Я работала во вторую смену, медленно вставала в двенадцать часов, собиралась, шла на работу, приходила вечером и просто падала замертво. В итоге меня на скорой увезли в больницу с двусторонней пневмонией. Сейчас я понимаю: если бы меня в тот день не забрала скорая, я бы уже никогда никуда не поехала. Я легла на кровать в больнице и две недели просто не вставала. Мне не нужно было ни книг, ни общения, ни еды. У меня выпали волосы. Человек, который умирает, — вот кем я была. Я не знала, выйду из больницы или уже нет. Возможно, эти стены — последнее, что я увижу… В тот момент у меня было всего 20 клеток CD4. Меня сразу поставили в известность, что нужно принимать тот антибиотик, который используют ВИЧ-положительные люди для лечения пневмонии. Я согласилась, хоть и не сразу. Однажды меня вызвал к себе в кабинет лечащий врач и оглушил новостью: «Вы знаете, что ваш бывший молодой человек умер? От СПИДа. Причина смерти — лимфома, развившаяся на фоне ВИЧ». Он не лечился, говорил: мол, мне это не нужно, сколько бог даст, столько и проживу. Я к тому времени не видела его уже несколько лет. А теперь стало понятно, почему он вдруг начал звонить на мою старую сим-карту. Я тогда не брала трубку. К осени звонки прекратились… Теперь я поняла, что он хотел попрощаться… Это стало поворотной точкой, когда я решила все-таки начать ВИЧ-терапию. Ведь у меня такой же агрессивный штамм вируса, как и у моего бывшего молодого человека, а значит, мне может грозить лимфома, если я не начну лечение. Эта мысль быстро отрезвила меня, — вспоминает те дни Елена.
Месяц в больнице в состоянии, близком к реанимации, и еще два дома, на больничном — все это заставило девушку серьезно пересмотреть свою жизнь. ВИЧ оказался более реальным, чем его представляли на своих форумах отрицатели. Елена уволилась из школы, дала себе время на восстановление и год назад начала принимать ВИЧ-терапию. За это время она получила новое образование и сейчас работает тестировщиком в международной компании в Минске.
— На работе никто не знает о моем диагнозе. Каждый день в одиннадцать утра я достаю баночку из-под аскорбиновой кислоты и выпиваю три таблетки. Никто не обращает на это внимания. В общем-то, сейчас мне не так уж важно, узнают коллеги о моей болезни или нет. Конечно, когда я работала в школе, вопрос стоял иначе. Да, по законодательству меня не могли уволить или как-либо ущемлять из-за того, что у меня ВИЧ. Но само отношение людей — вот что самое страшное. Представьте, что было бы, если бы вскрылось, что у учительницы СПИД. «С детьми работает больной учитель!» Это был бы взрыв, общественный резонанс! Все давно знают, что ВИЧ не передается по воздуху, не передается через вилки, ложки, ручки, но люди все равно рассуждали бы: «Ей нельзя работать с моим ребенком!» — с горечью говорит девушка. — Сейчас я работаю в такой сфере, что мне не так уж важно скрывать свой диагноз. Но как поменяется личное отношение людей ко мне, если вскроется информация о моей болезни, — этого я все равно предугадать не могу. Вдруг тот человек, с которым я тесно работаю, перестанет меня принимать? Хотя у нас в гайде компании строго прописано, что ни цвет волос, ни цвет кожи, ни инвалидность, ни какое-либо заболевание, включая ВИЧ, не должно являться поводом для дискриминации. Но это гайд к разумному человеку, а как отреагирует конкретно взятый сотрудник… Наверное, я еще не дошла до того уровня бесстрашия, когда смогу открыто говорить о своей болезни и показывать лицо. Увы, в Беларуси ВИЧ до сих пор воспринимается как болезнь наркоманов и проституток, даже большинство врачей так относятся к этому. Психологически сложно пережить этот момент — прийти на прием и когда на тебя смотрят как на маргинала. Но все равно лечение нужно начинать как можно раньше. Чем скорее начать ВИЧ-терапию, тем меньший вред будет причинен организму. Я знаю, что отказом от терапии на несколько лет сократила себе срок жизни… Сейчас каждый день для меня как последний. Два месяца назад у меня оставалось всего 3 клетки CD4. Люди со СПИДом — это «стерильные люди», как и онкобольные. Все клетки иммунитета убиты, и любой вирус, попавший в организм, даже самый простой, может привести к фатальному исходу. Если кто-то боится валютного кризиса или разбитого сердца, то для меня новым мерилом жизни стала болезнь. У меня уже давно нет никаких страхов. Единственное, чего я боюсь, — это не суметь поднять свой иммунитет, умереть. А в остальном бояться я перестала. Могу сказать людям любую правду, пусть и горькую. Могу быть честной в отношениях. Если твой сегодняшний день, возможно, последний, то чего бояться? В страхах больше нет смысла.
Journal information